Он смотрел, не отрываясь, на свою гордую госпожу Марию де Аинса, которая, даже будучи привязанной к деревянному столбу и обреченной на сожжение, вела себя исключительно достойно. Она что-то шептала, но это была вовсе не мольба о пощаде и даже не молитва: присмотревшись к ее гу- бам, юноша догадался, что донья Мария отдавала ему, Юлиану, свое последнее распоряжение: «На- пиши эту хронику, чтобы потомки узнали, во имя чего мы здесь, в Монсегюре, умерли».